Здравствуйте, дорогие друзья и гости блога имени В.Г. Белинского!

30 сентября отмечается профессиональный праздник устных и письменных переводчиков — Международный день переводчика. Праздник был учрежден Международной федерацией переводчиков (International Fédération Internationale des Traducteurs, FIT) в 1991 году. Сама FIT была основана в 1953 году в Париже и сегодня объединяет представителей более 100 ассоциаций переводчиков из более чем 60 стран по всему миру с целью обмена опытом, полезной информацией и укрепления связей между национальными организациями в интересах их переводчиков, а также для продвижения перевода как профессии и искусства. Праздник впервые отметили в 1992 году и, вплоть до недавнего времени о нем было известно лишь в узких профессиональных кругах. День переводчика в России стали отмечать с начала 2000-х. В 2017 году на очередной сессии Генеральной ассамблеи ООН профессиональный праздник обрел вес — с этого времени он стал отмечаться гораздо шире благодаря Организации Объединенных Наций. Ее поддержка подчеркивает важность профессии и той пользы, которую специалисты в этой сфере приносят современному обществу. Перевод содействует пониманию стран и народов, их мирной коммуникации и сотрудничеству, объединению и развитию. В течение небольшого промежутка времени празднование Международного дня переводчика стало очень важным событием среди представителей этой сложной профессии. Переводчики всего мира начинают гордиться делом, которым занимаются, результатами своей работы. С каждым годом увеличивается количество стран, в которых действуют ассоциации переводчиков, и вследствие этого возрастает количество стран, присылающих в Международную федерацию переводчиков информацию о своей работе. В связи с этими фактами появляется уверенность, что интерес к профессии переводчика не иссякнет и будет расти из года в год. Еще в сказании о Вавилонской башне есть упоминание о переводчиках, именно с этого времени люди не могут понять друг друга без их участия. Пусть переводческое дело не всем заметно, оно исключительно важно и очень трудно. «Почтовые лошади прогресса» — вот так образно Александр Сергеевич Пушкин назвал переводчиков. С середины XX века ученые и программисты всего мира взялись за разработку различных программ автоматического перевода посредством персонального компьютера. Но до сегодняшнего времени даже самые лучшие компьютерные переводчики не могут заменить перевода человеческого. Ведь при переводе самое главное – найти соответствие не словам, а мыслям. А ведь без переводчиков многие произведения литературы и киноискусства, достижения науки и техники были бы недоступны, люди из разных стран не смогли бы общаться между собой…

Дата для праздника была выбрана неслучайно, в этот день 30 сентября 420 года скончался Иероним Стридонский (Saint Jerome of Stridonium), один из четырех латинских отцов Церкви, писатель, историк, переводчик. Этот человек известен в первую очередь тем, что в 400-е годы совершил полный перевод еврейских текстов Ветхого и Нового Заветов на латынь. Из всего разнообразия древних и средневековых текстов Библии, дошедших до нас, полных разночтений, именно перевод Святого Иеронима считается каноническим. Он официально признан католической церковью в качестве так называемой «Вульгаты» — общепринятой Библии. В западной культуре Святой Иероним считается небесным покровителем всех переводчиков. Иероним Стридонский был человеком могучего интеллекта и огненного темперамента, много путешествовал и в молодости совершил паломничество в Святую Землю. Позже он удалился на четыре года в Халкидскую пустыню, где жил отшельником-аскетом. Здесь он изучал еврейский и халдейский языки и спутниками себе имел, по его собственным словам, «лишь скорпионов и диких зверей». В 386 году Иероним обосновался в Вифлееме. Именно здесь в течение долгих лет он переводил Библию. Кроме того, считается, что Иероним был создателем глаголицы. Согласно популярной притче, Иероним вынул занозу из лапы льва, который с тех пор стал его преданным другом. В бесчисленных картинах святой Иероним изображается ученым, сидящим в келье, пишущим, а рядом с ним расположился лев.

Предлагаем вам собрать онлайн-мозаику «Иероним, вынимающий занозу из лапы льва».

В рамках празднования Международного дня переводчика участники клуба «Эхо» своё очередное заседание посвятили знакомству с известными русскими переводчиками, которые, как известно, очень редко пожинают плоды своей славы именно как переводчики, как писатели — да, а как переводчиков подчас известнейших и даже культовых произведений для своего времени — вряд ли, их имена запоминают редко, да и то — профессионалы-коллеги по ремеслу. Современный читатель не всегда задумывается над тем, что произведения великих зарубежных мастеров художественной литературы становятся доступными и понятными благодаря труду талантливых писателей-переводчиков. Именно эти люди помогают понять мысли, заключённые в строках произведений иностранных авторов, познакомиться со стилевыми особенностями их творчества. Работа переводчиков даёт возможность наслаждаться чтением книг, созданных писателями и поэтами — представителями разных стран и культур. Чтобы вспомнить имена некоторых из них, предлагаем вашему вниманию виртуальную книжную выставку «Мастера русского стихотворного перевода», труды которых помогли нам познакомиться с выдающимися произведениями мировой литературы.

И в заключение нашего мероприятия Председатель клуба Лидия Николаевна Павлова подготовила сообщения «Искусство русского поэтического перевода в 18-20 веках».

Искусство поэтического перевода начало формироваться в России в середине 18 века и связано оно с переводческой деятельностью Ломоносова, Сумарокова, Баркова, Хемницера, Карамзина, Дмитриева. Развиваясь на протяжении двух столетий, искусство перевода поэзии достигло высокого совершенства. Рядом с русскими поэтами Жуковским, Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Некрасовым, Маяковским в сознании русского читателя живут Гомер, Анакреон, Лафонтен, Шенье, Парни, Гёте, Шиллер, Гейне, Шекспир, Байрон, Бернс, Беранже, Уитмен. Оставшись иностранцами, они получили все права русского гражданства. Н.Г. Чернышевский считал, что в переводной литературе следует видеть органическую часть литературы национальной. Последнюю, как утверждал он, нельзя изучить во всём её объёме, нельзя понять до конца её общественное значение, игнорируя факты литературы переводной. Действительно, мы видим, как сильно влияла переводная поэзия на русскую поэзию, как много взяла русская поэзия у переводной, и прежде всего — в области стиховых форм. Это относится и к александрийскому стиху (6-стопному ямбу с цезурой и парной рифмовкой строк), который пришёл к нам из французской поэзии, и к гекзаметру, сыгравшему большую роль для создания русского Гомера в переводах Н. Гнедича и В. Жуковского и, вообще, для повествовательной поэзии. Преимущественно переводной поэзии мы обязаны и пятистопным ямбом, которым написаны крупнейшие русские стихотворные пьесы – «Борис Годунов» Пушкина и исторические пьесы А. Островского и А.К. Толстого. К таким же приобретениям русской поэзии, пришедшим из иностранной поэзии путём перевода можно отнести и басенный разностопный ямб, который так блестяще освоил в своём творчестве И.А. Крылов.  И такой стихотворный размер, как дольник, привился в нашей поэзии в результате переводов из Гёте В. Жуковского и А. Григорьева. И конечно, нельзя не упомянуть свободный стих (верлибр), вошедший в нашу поэзию прежде всего через переводы У. Уитмена, сделанные К. Чуковским. Переводная поэзия не относится к литературе второго сорта, если она действительно поэзия, а не ремесленная поделка. Мы привыкли преуменьшать долю переводной поэзии в нашей национальной литературе. Обычно, называя шедевры русского поэтического перевода, вспоминаем небольшой круг таких произведений — «Кубок» Шиллера – Жуковского, «Горные вершины» Гёте – Лермонтова, «На севере диком…» Гейне – Лермонтова, «Коринфская невеста» Гёте – А.К. Толстого и ещё ряд известных переводных стихотворений.  Шедевров, однако, значительно больше и почти все они оказали серьёзное влияние на развитие нашей словесности. К ним относятся (чтобы назвать только самые значительные)  элегии Парни в переводах Батюшкова,  пушкинские переводы из Вольтера, Парни, Шенье, крыловские из Лафонтена, Жуковского из Саути, Шиллера, Гёте, Вальтера Скотта, Баратынского – из Вольтера и Парни, Полежаева – из Ламартина и Гюго, Бенедиктова – из Барбье,  А. Толстого – из Шенье, Байрона, Гейне, Н. Берга – из сербских, чешских и других песен европейских народов, Михайлова – из Гейне и Бернса, Фета – из Хафиза, Горация, Ювенала, Анненского – из древнегреческих трагиков и новофранцузских лириков. Это перечень, данный лишь для 19 века. Не менее внушителен был бы и перечень выдающихся поэтических переводов 20 века. О том, как органично вошла переводная поэзия в нашу литературу, можно судить по тому, как много крылатых выражений в нашей поэзии появилось из переводной литературы. Вот только три примера. Пушкинское «Всё моё» — сказало злато, «Всё моё» — сказал булат…» — перевод французского четверостишья.  А строки, которыми начинается пушкинская поэма «Руслан и Людмила»: «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» —  перевод из Макферсона. Установлено, что в стихах пушкинского Ленского цитируются слова из элегии Мильвуа, переведённой в 1819 г.  М. Милоновым («… улетели Златые дни весны моей»). И таких примеров можно привести множество. Поэзия зарубежных авторов словно бы растворилась в поэзии русской, сплелась с ней. Исследования показали, как велико значение тех переводов, которые делали русские поэты, для их собственной лирики. И дело не только в тех случаях, когда мы видим прямые цитаты. Нет сомнений, что переводческий опыт Батюшкова во многом определил образный строй его собственной поэзии, что переводы из Вольтера и Парни были для Баратынского школой творчества. Такую же школу прошли поэты нового времени – Анненский, Брюсов, Сологуб, Вячеслав Иванов, а из поэтов советского периода – Заболоцкий, Пастернак, Ахматова, Маршак, Антокольский, Гитович, Мартынов, Самойлов, Слуцкий. Можно ли отделить переводы шотландских и английских народных баллад, детских песенок и считалок, песен и эпиграмм Бернса, философской лирики Блейка, сонетов Шекспира от собственного творчества С. Маршака?  Маршак-поэт многому научился у Маршака-переводчика. А. Гитович перевёл несколько книг древних китайских поэтов, но нельзя не заметить, что, пройдя через творчество Ду Фу и Ли Бо, лирика самого Гитовича изменилась – в ней появилась отточенная афористичность, предельный лаконизм, мудрая и мужественная сосредоточенность. В стихотворении «Признание» (1962) А. Гитович писал:

В этом нет ни беды,
Ни секрета:
Прав мой критик,
Заметив опять,
Что восточные классики
Где-то
На меня
Продолжают влиять.
Дружба с ними
На общей дороге
Укрепляется
День ото дня,
Так что даже
Отдельные строки
Занимают они
У меня.

18 век – эпоха господства классицизма в русской литературе. Его теоретики и критики не различали индивидуальных манер отдельных авторов, обращали лишь внимание на стилистические особенности литературных жанров. Не видя существенных различий ни между национальными культурами, ни между писательскими индивидуальностями, классики выдвигали на первое место мысль, подлежащую совершенному выражению на языке поэзии. И при переводе иноязычных авторов старались наиболее точно передать мысль автора произведения, идею стихотворения. Переводя произведения, они не ставили перед собой задачи донести в переводе своеобразные черты эпохи и национальных характеров. Не стояла у переводчиков 18 века и такая задача, как воспроизведение в переводе своеобразия поэтической индивидуальности переводимого автора. При опубликовании переводов часто даже не указывалось имя автора подлинника: ведь идеи равно принадлежат всему человечеству, и не столь важно, как считали в век классицизма, кто выразил данную идею в стихотворной форме. Преодоление жёстких литературных норм классицизма связано с творчеством Ивана Крылова. Если баснописцы 18 века, переводя басни Лафонтена, соревновались друг с другом в точности и совершенстве передачи сюжета басни, то Крылов в своих баснях на сюжеты из Лафонтена передал живую народную речь, создал живые характеры персонажей. Тем самым он полнее выражает содержание, заключённое в творчестве великого француза по существу: в другое время, в других национальных и исторических обстоятельствах он вызывает у читателя те же мысли и чувства, которые стремился вызвать у своих читателей Лафонтен. Преодоление эстетики классицизма можно ясно увидеть и на истории русского Гомера. Первоначально русские переводчики ориентировались на французских поэтов 18 века, которые создавали своего Гомера, изящного и благонравного. Но в 1829 году вышел в печати перевод Н.И. Гнедича, который стремился доступными ему средствами языка и стиха воссоздать своеобразные черты древнегреческого рапсода. И это ему блестяще удалось. А.С. Пушкин откликнулся на появление в печати перевода «Илиады», выполненного Гнедичем:

«Слышу умолкнувший звук
Божественной эллинской речи;
Старца великого тень
Чую смущённой душой».

В 19 веке искусство стихотворного перевода интенсивно развивается. Появляются профессиональные переводчики, среди которых такие, как А.Х. Востоков и М. Михайлов. А.Х. Востоков сыграл особую роль в высвобождении русского стиха из-под влияния французского классицизма. Он положил немало труда на создание новых стиховых форм и доказал их реальную возможность в русской поэзии. В своих переводах немецкой поэзии Востоков использовал «русский сказочный размер» —  без рифменный трёх ударный паузник. Этот же размер он использовал для перевода сербских народных песен. Пушкин высоко оценивал эти переводы и использовал опыт Востокова в своих «Песнях западных славян». Особый интерес представляют опыты Востокова в области перевода античной поэзии и приживления к русской литературе её стиховых форм. Как поэт-переводчик и как теоретик стихотворного перевода, Востоков предсказал эволюцию русских поэтических форм, которую мы прослеживаем и в собственном творчестве таких поэтов, как Тютчев, Фет, Блок, Хлебников, Цветаева, Маяковский, и в переводном творчестве поэтов. «Ни в одной литературе не было поэта, с которым можно бы сравнить Жуковского… Жуковский сообщил переводам своим жизнь и вдохновение оригиналов. Оттого каждый перевод его поучал на нашем языке цену и силу самобытного сочинения» — так сформулировал П.А. Плетнёв национальное значение переводческой деятельности Жуковского. А Гоголь писал о Жуковском: «Не знаешь, как назвать его – переводчиком или оригинальным поэтом. Переводчик теряет собственную личность, но Жуковский показал её больше всех наших поэтов…  Каким образом сквозь личности всех поэтов пронеслась его собственная личность — это загадка, но она так и видится всем… Переводя, производил он переводами такое действие, как самобытный и самоцветный поэт». Жуковский и сам не раз указывал на то, что он прежде всего переводчик и что именно в этом его значение для отечественной поэзии. Он принадлежит к направлению романтического перевода, представленного в России ещё и именами молодого Пушкина, Тютчева, Лермонтова, а позднее – Блока, Анненского. Руководствуясь принципом романтической идеализации, Жуковский усиливает музыкальную стихию в переводимых им стихотворениях иностранных поэтов. Этой музыкальной стихией отличаются его переводы немецких и английских поэтов – Шиллера, Бюргера, Цейдлиса, Гёте, Грея, Саути, Скотта и других. Подобно Карамзину, Жуковский считал переводческую деятельность лучшей школой поэта. Очень значительное место в русском переводческом искусстве занимает Батюшков. «Батюшкову немного недоставало, чтобы он мог перейти за черту, разделяющую большой талант от гениальности» — писал о нём Белинский. Как переводчику мы обязаны Батюшкову Эваристом Парни, который был французским поэтом большого творческого темперамента и изящества. Кроме того, Батюшков обогатил русскую поэзию переводами античной лирики, в которых читателям впервые раскрылся внутренний мир древнего грека, оказавшегося не отвлечённой идеей человеческого совершенства, а простым и грешным земным существом. Батюшкова интересовал не сумрачный мир германского романтизма, как Жуковского, а светлое, лёгкое искусство французской элегии 18 века и «нравственное бытие» эллинов. Он много переводит итальянских поэтов средних веков – Тассо, Ариосто, Петрарку. В своих статьях о поэзии он высоко оценивает музыкальность, сладкозвучие итальянского языка и в своей переводческой деятельности старается передать их в стихах. Пушкин, переводя, старался освободить стихотворение от того, что ему представлялось случайным. Он хотел дать жанр оригинала в чистом, беспримесном виде и потому иногда редактировал оригинал. В этом смысле он разделял взгляды таких своих учителей, как Батюшков и Жуковский. Но Пушкин пошел дальше них. Величайшее завоевание Пушкина – восприятие художественного произведения как целостной системы. Одной из самых ярких и самых обширных работ Пушкина в области поэтического перевода можно считать «Песни западных славян», которые переведены из книги Проспера Мериме «Гюзла». Преодолевая стилистическую нейтральность текста-«посредника», т.е. текста Мериме, он постарался увидеть за ним воображаемый простонародный оригинал. Текст Пушкина носит отчётливый фольклорный характер. До Пушкина содержание и форма поэзии были в большей или меньшей степени разъединены, между ними существовал некий зазор. В поэзии Пушкина, в том числе в его переводческой деятельности все три компонента – смысл, стиль, звук —  образовали нерасторжимое единство. Первая треть девятнадцатого века в России – золотой период поэзии в целом и поэтического перевода. Переводческое искусство имело таких мастеров, как Жуковский и Батюшков, Баратынский и И.Козлов, Крылов и Востоков, Мерзляков и Туманский, Дельвиг и Тютчев, Шевырёв и Раич, Катенин и Дмитриев. И вершинным проявлением переводческого искусства стали переводы Пушкина. Начиная с 40-х годов 19 века, русская поэзия переживала серьёзный кризис. Поэзия искала новых путей, новых форм, соответствующих развитию общества. Поэтический перевод не стоял на месте, русская литература продолжала обогащаться за счёт других национально-поэтических культур. Особенность наступившей поэтической эпохи в том, что перевод всё больше отделялся от оригинального творчества, всё больше превращался в самостоятельную профессию.  Струговщиков, Ф. Берг, Костомаров, Мин и многочисленные их собратья были профессиональными переводчиками. В числе поэтов-переводчиков этих десятилетий были незаурядные таланты, поднявшиеся над общим уровнем. Две книги Н.В. Берга — «Сербские народные песни» и «Песни разных народов» — открыли русской литературе неизвестные ей фольклорные богатства других стран. Берг разработал свою теорию перевода народных песен. Он писал: «Если станете ловить каждый изгиб, каждую подробность, вы свяжете себе руки. А тут, в народном языке, всего нужнее свобода слова. Нужно, чтобы всё было народно, откликалось бы сердцу вашего народа, точно так же, как откликается подлинник сердцу того, кому он свой». Н. Берг занял подобающее ему почётное место в истории русского перевода. Прочное место в русской переводной поэзии занял и другой замечательный мастер поэтического перевода – М. Михайлов. Современники были обязаны ему возможностью прочесть в художественно убедительных переводах трёх великих иностранных поэтов – Гейне, Беранже и Бернса. Каждый из них особенно труден для перевода, потому что близок к фольклорной стихии своего народа. Сквозь их поэзию русским читателям открылись народные песенные миры Франции и Шотландии. Михайлов был наиболее крупной фигурой среди поэтов-переводчиков 50-60-х годов 19 века. Он занимался переводами не от случая к случаю, а как профессионал-переводчик. Михайлов оставил огромное наследство – переводы стихотворений и поэм более чем шестидесяти поэтов (античных, западноевропейских, славянских), а также многочисленных народных песен. Михайлов М. видел главное достоинство переводного произведения в том, что оно способно привить своей поэзии далёкие от неё и, казалось бы, неосуществимые в ней образные и метрические новшества. Стоя на этих позициях, он высоко поднял авторитет поэтов-переводчиков. Борясь за привитие нового, Михайлов стоял на пушкинской позиции – «новое на основе старого», а не на радикальной позиции Шевырева – «новое вопреки старому». Общественный подъём 60-х годов выдвинул новые требования к искусству поэтического перевода, придав и ему политическую актуальность. Были изданы в 1858 году одной книгой переводы Курочкина из Беранже, которые сразу завоевали французскому песеннику огромную аудиторию. Курочкин видел в стихотворении орудие общественной борьбы, а в переводимом иноземном песеннике – политического союзника. В целом можно сказать, что поэтический перевод второй половины 19-го века развивался по следующим линиям:

1.    Политическая (поэты-искровцы – Курочкин, Минаев, Буренин и др.).

2.    Общественно-просветительская (Н. Берг, Михайлов, Мин, Гербель).

3.    Поэтически-просветительская (Фет, Мей, Майков).

4.    Чисто поэтическая, лирическая (А.К. Толстой, Апухтин).

Конечно, эти линии нередко переплетались между собой, сходились и снова расходились. Лирическая линия соединилась с поэтически-просветительской в творчестве выдающегося поэта и переводчика конца 19-начала 20-го века И. Анненского, который открыл русскому читателю Бодлера, Верлена, Рембо, Леконта де Лиля, Сюлли-Прюдома, Малларме, Корбьера. И. Анненский был последним поэтом-переводчиком 19-го века и первым в двадцатом веке. Он открыл новую главу в истории русского перевода, связанную с именами символистов. Почти все они переводили, продолжая лирическую линию своих предшественников, которая восходила к Жуковскому и другим романтикам пушкинской поры. Д. Мережковский, Вяч. Иванов, К. Бальмонт, Ф. Сологуб, Ю. Балтрушайтис, В. Брюсов – каждый из них выражал свою жизненную и эстетическую философию в равной степени в стихах оригинальных и переводных. Когда-то М. Михайлов, негодуя всего лишь по поводу пристрастия поэта-переводчика Н. Грекова к плавности, гневно восклицал: «Нас хотят знакомить с Гёте, а выставляют вперёд свою собственную личность. Это уж даже просо неделикатно».  Символисты пошли гораздо дальше Н. Грекова: они вовсе и не хотели знакомить с Гёте, с Шелли или Уитменом – они хотели только выразить себя и своё мироощущение. Когда Бальмонт переводил поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», смысл произведения заботил его в десятую очередь, ему нужно было чаровать звуками, гипнотизировать, баюкать. Он творил новые слова – в духе совсем не грузинского средневековья, а именно только русского декаданса. В. Брюсов противопоставил бальмонтовскому своеволию принцип, унаследованный им от переводчиков-просветителей прошлого, ставивших своей целью познакомить читателей с зарубежной поэзией наиболее широко и полно, максимально отражая в переводах суть произведения и особенности творчества каждого переводимого поэта.  Брюсов выступал как организатор-просветитель, он издал несколько коллективных сборников, например, «Французские лирики 18 века», в котором были представлены лучшие переводы поэтов 19 века. Также он издал антологию «Поэзия Армении с древнейших времён до наших дней в переводе русских поэтов», где участвовали сам Брюсов, Вяч. Иванов, Ф. Сологуб, А. Блок и другие современные ему поэты. Брюсов выпустил также в собственном переводе собрания стихотворений Верхарна, Эдгара По, Поля Верлена. Книга Брюсова «Французские лирики 19 века», изданная в 1909 году, представляла собой сочетание переводов с добросовестным исследованием, позволившим написать обстоятельный очерк о каждом из представленных в сборнике поэтов и дать библиографию переводов на русский язык. Брюсов разработал теоретические основы поэтического перевода, построил учение о составных элементах стихотворения («стиль языка, образы, размер и рифма, движение стиха, игра слогов и звуков») и пришёл к выводу: «Воспроизвести при переводе стихотворения все эти элементы полно и точно – немыслимо… Выбор того элемента, который считаешь наиболее важным, составляет метод перевода». Провозглашённый Брюсовым научно-художественный принцип поэтического перевода оказался весьма плодотворным. К нему по существу присоединился А. Блок, ставший автором многих замечательных переводов. Важнейшие из них – переводы из Байрона, Исаакяна, Гейне. Принимая участие в деятельности издательства «Всемирная литература», А. Блок подготовил издание собрания сочинений Гейне в переводах русских поэтов. Русский Гейне – это особая проблема в истории русского перевода. Поэзию Гейне переводили многие поэты разных масштабов поэтического дарования и разных мировоззрений: Лермонтов, К. Павлова, А. Толстой, Михайлов, Добролюбов, Мей, Минаев, Плещеев и др. На протяжении трёх десятилетий под пером переводчиков возникали разные Гейне: слащаво-сентиментальный эпигон романтиков, иронический скептик, даже циник, яростный политический сатирик. В статье «Гейне в России» Блок с восхищением пишет о Михайлове, считая, что он до сих пор «по качеству переводов не превзойдён никем», что большая часть его переводов – «настоящие перлы поэзии…» Однако и у Михайлова в его переводах, считал Блок, «нет той беспощадности и язвительной простоты, которая характерна для Гейне». Уже после революции в переводах Тынянова проявилось то, чего не хватало Блоку в переводах Гейне, сделанных Михайловым. Блок в своих переводах создал Гейне-лирика, Тынянов – Гейне – политического сатирика. Брюсов и Блок – они оба стоят у истоков того переводческого искусства, которое составило славу литературы послереволюционного, советского периода. При этом в творчестве Брюсова преобладает начало просветительское, профессиональное, в поэзии Блока – начало лирическое. Линия Брюсова была продолжена и углублена в творчестве М.Л. Лозинского, который унаследовал от Брюсова его профессионализм, его научно-художественный подход к переводу. Лозинский, следуя завету Брюсова, менял метод перевода в зависимости от характера подлинника. Он бывал академически точен, переводя «Божественную комедию» Данте или трагедии Шекспира; в философских стихах Леконта де Лиля чувствовал себя свободнее, а комедиях Лопе де Веги давал простор творческому воображению.  Блок, читавший ранние переводы Лозинского, писал о них: «Глыбы стихов высочайшей пробы». С. Маршак, относившийся почти к тому же поколению, что и Лозинский, принадлежал, однако, к иной поэтической школе. Если говорить о выборе оригиналов для перевода, то Маршак – переводчик лирический: он не выходил за пределы собственных пристрастий в поэзии – это стихи Блейка (Маршак переводил их в течение половины столетия), песни и эпиграммы Бернса, народные баллады, детские стихи Киплинга, Кэррола и Родари, сонеты Шекспира, афористическая лирика Дмитрия Гулиа.Те вещи, которые отличались от маршаковской системы, подвергались им высветлению, упрощению, «афоризации».  Так Маршак перерабатывал шекспировские сонеты, изгоняя из них многосмысленность и загадочную темноту.  И всё же, отбирая лишь то, что соответствовало его собственному рационально-лирическому дарованию, Маршак стремился к максимальной объективной верности подлиннику, к тому, что он сам называл «портретным сходством». Наряду с Лозинским и Маршаком третьей крупнейшей фигурой в искусстве перевода советского периода является Б. Пастернак. лирический поэт большой силы и резко выраженного своеобразия, он был в то же время профессионалом поэтического перевода. За два десятилетия им воссозданы многие трагедии Шекспира, «Фауст» Гёте, многочисленные стихи французских, немецких, английских, испанских, венгерских, грузинских поэтов – классических и современных. В отличие от Лозинского, он не придавал особого значения сохранению внешней формы подлинника, в отличие от Маршака не проявлял особой тщательности в отборе. Но в переводе Пастернака самая далёкая от нынешнего читателя вещь, принадлежащая не столько текущей литературе, сколько культурному наследию, приобретала современное звучание. Байрон и Ганс Сакс, Гервег и Бараташвили, Шелли и Шекспир начинали говорить образным языком нашего столетия. Конечно, при этом нарушалась историко-литературная перспектива, искажался национальный колорит. Некоторые критики, близкие к школе Брюсова – Лозинского, вообще отказывались причислять переводы Пастернака к переводам, считая их формой бытия оригинальной поэзии Пастернака. В своих заметках о переводах Пастернак писал: «Дословная точность и соответствие формы не обеспечивают переводу истинной близости… Переводчик должен избегать словаря, не свойственного ему в обиходе, и литературного притворства, заключающегося в стилизации. Подобно оригиналу, перевод должен производить впечатление жизни, а не словесности». В этой эстетической программе Пастернака содержится невысказанная полемика с историзмом Брюсова – Лозинского и всей их переводческой школы.  Пастернак признавался: «Работы Лозинского, Радловой, Маршака и Чуковского далеки мне и кажутся искусственными, неглубокими и бездушными».  Если названные поэты-переводчики стремились к воссозданию подлинника как определённой поэтической системы, принадлежащей к конкретному историческому периоду, то у Пастернака воссоздаваемый им автор становится нашим современником.Тем не менее, Пастернаку удалось то, что может показаться парадоксальным: став переводчиком-профессионалом и ничуть не отказавшись от свойственного ему лиризма, он создал подлинные ценности в области переводной поэзии. Поэты предшествующих поколений делали субъективно-лирические переводы только крохотными островками в поэзии, вроде лермонтовских миниатюр, а Пастернак свой метод перевода использовал в масштабах, которых русская литература ещё не знала: он перевёл им «Гамлета» и «Фауста».Переводная поэзия в двадцатом веке стала неотъемлемой частью поэзии русской. Вспомним хотя бы философскую лирику Расула Гамзатова в переводах Я. Козловского и Н. Гребнева, немецкую народную балладу – Л. Гинзбурга, Ф. Гарсиа Лорку – А. Гелескула, переводы Б. Лифшица, Д. Самойлова, П. Антакольского, А. Тарковского и многих других.Горький писал, что «литература всего легче и лучше знакомит народ с народом». Это, безусловно, относится и к поэзии, помогающей лучше понять душу и восприятие мира у другого народа и обогащающей нашу собственную литературу и шире – культуру.

Спасибо за внимание!

Неверова О.М.